Знакомства конаково с девушками

Знакомства она необычным способом: в группах о писателях, которые ей нравятся, она делала поиск среди участников с фильтром «город Конаково». Конаково – это небольшой советский город в тверской области, в котором, собственно, я и живу. Город кажется белой вороной среди других, старинных городов тверской области, он создан в советском союзе и в нем нет ни намека на старинную архитектуру. Зато есть прекрасная природа, Волга опоясывающая весь город и четырехсотлетний бор. Ради природы Оля и приехала из Москвы в наше захолустье. Она безумно устала от забитого машинными выхлопами тяжелого московского воздуха, от шума и суеты столицы. И в Конаково она отдыхала катаясь на велосипеде по бору и играя на гитаре на берегу Волги. Только вот общаться начитанной, умной, утонченной девушке в нашей провинции было не с кем. Тогда она и начала свой поиск любителей литературы. Таких оказалось очень мало. Она меня нашла в группе о Дмитрии Быкове. Среди десятков тысяч участников конаковцев оказалось всего трое, из парней вообще я один. Оля написала двум девушкам, но общение с ними не заладилось. Зато со мной знакомство стало судьбоносным.Я сразу ощутил что в наше мелководье чудом заплыла глубоководная рыба, это было удивительно, такие у нас не водились. Я очень обрадовался. Рассказал ей что люблю читать и путешествовать, был изобретателен и остроумен. Ну и, видимо, заинтересовал москвичку, мы встретились. Первая встреча на берегу, у столкновения бора и Волги, была волшебной. Оля встретила меня обворожительной улыбкой.Оля сразу сделала именно то, что требовалось чтобы влюбить меня в себя. Она оказалась похожа на мою первую любовь. В моем случае это был единственный подходящий ключ от моего сердца. Я в то время еще жил воспоминаниями о девушке, которая была моей первой любовью и в Оля я будто нашел её двойника. На самом деле они были очень разными, но в то время я хватался за каждую похожую черту чтобы оживить

Них была упорядоченная, выверенная до мелочей — не так, как в браке, а скорее как в карауле, который забыли сменить. Серега кулинарил и убирал, Игорь руководил и спонсировал это дело. На выходные ездили в Конаково, созвонившись с отцом насчет рыбалки и бани (папашу в 91-м без разговоров ушли на пенсию — он сидел дома, быстро спиваясь, но рыбалку, баню, застолье готовил с пристрастием, по высшему кремлевскому чину) — или, если оставались в Москве, оттягивались по дискотекам и клубам. Серега под музыку в основном пил, Игорь за двоих танцевал и знакомился с девушками; потом грузились в “линкольн” и возвращались в Нагатино — когда одни, когда с приглянувшейся Игорю девушкой, а иногда — учитывая, что девушки охотнее сдаются парами, — иногда с двумя. Тут–то и начинались Серегины, непонятные Игорю, журавлиные танцы. В машине, по дороге домой, он был пьян, весел, раскован, как и положено охотнику, возвращающемуся домой с добычей. Дома, однако, начинались необратимые перемены. Пока гостьи осматривались, пока открывались бутылки, закуски, сладости, он сидел с взъерошенным видом ребенка, допущенного за взрослый стол, при этом глох и выпадал из общего разговора начисто — иногда, впрочем, выуживая из себя сокровенные фразы и преподнося их девушкам, как преподносят цветы, как раздают автографы избалованные звезды эстрады — девушки удивлялись и настораживались, а фраза, повисев в воздухе, всей своей нездешней вескостью плюхалась на столик с бутылками. Сокровенное слово, сказанное впросак, режет слух своей неуместностью — а других у Сереги не было; нейтральный лакирующий треп в ситуации, когда до близости всего два предлога, был ему недоступен. Какая–то странная, удручающая его самого глухота к слову сиюминутному опечатывала губы и слух: он смотрел на людей и видел, что они живут совсем не тем, о чем говорят; он читал по губам, по рукам, глазам и морщинкам их смыслы, выпадая из круга беседы в осадок, одиночество, ведение, отставая от общего веселья, как отстает ребенок от взрослых. То есть в прямом смысле хоть слюнявчик подвязывай — он не ассистировал Игорю, а только разрушал ладушки, парную гармонию посиделок. О полежалках при столь своеобразном подходе к телу оставалось только мечтать; как правило, если девушки не помещались на широком гостеприимном диване Игоря, Серега уходил спать на кухню, комбинируя себе ложе из кресла, табуреток, собственных костей и тоски.— Ты бы не выпендривался, Серый, а просто сказал: я тебя хочу, — наставлял Игорь. — Неужели так трудно, а?— Это убого, — отвечал тот. — Убожество мне недоступно, это факт.— Убого выглядит твоя ложь, твое лицемерие, вот что я называю убожеством! Скажи хотя бы себе, скажи честно и откровенно: я хочу трахаться! Скажи мне, себе, людям: я, Серега Астахов, мастер спорта по перепиське, хочу трахаться с девушками! Ты же хочешь, верно?Тут случались им двоим понятные казусы. К примеру, Серега кивал, соглашался, потом убегал на кухню, стряхивал с себя наваждение чужой воли и возвращался непобежденным:— Я тебе скажу, в чем ты не прав...— Я прав всегда! — отмахивался Игорь, более забавляясь. — Иди, обдумай этот тезис на кухне...Они ругались, ссорились, дулись друг на друга, но неделю спустя спор вспыхивал вновь, как будто не затухал. И то сказать — отношения между

Потом уставали бояться и в обнимку засыпали на узком Шурочкином диване. От всех этих дел у Сереги стали плавиться мозги: он засыпал в объятиях Шурочки, просыпался на топчане в караулке, хватался за голову и бродил сам не свой, уверяя Игоря, что насквозь пропах Шурочкой — хотя пахло от него, как Игорь ни принюхивался, все–таки в основном портянками.Теплым сентябрьским вечером, выставив на посты третью смену, Игорь вошел в комнату начальника караула и обнаружил своего разводящего на командирской кушетке: Серега лежал эдаким Тристаном у ног невидимой Изольды, босой, с лицом торжествующим и бледным, а пристроенная на груди трубка похрипывала и попискивала, как котенок.— Обучаем Анечку минету? — Это Шурочка, — прошептал Серега, расплываясь в хитрой улыбке. — Она играет мне на пианино марш Мендельсона...Ни Шурочку, ни Анечку, ни других своих армейских подруг Серега так никогда и не увидел, потому что дембельнули их с Игорем и другими пятью москвичами врасплох, буквально в одночасье: привезли на вокзал, построили, старшина Фоменко Петр Васильевич хмуро поблагодарил за службу и за десять минут до поезда вручил проездные документы. За эти минуты только и успели, что скинуться, сбегать в гастроном на майдане, затариться ящиком водки и на ходу, с воплями ввалиться в пустой общий вагон. И понеслась солдатская душа в дембельский рай, не обремененная ни чем запить, ни чем закусить — а поезд шел, подумать только, на Минеральные Воды...Вернувшись в декабрьскую перестроечную Москву, Игорь, как водится, через неделю взгрустнул об армии, через две затосковал, на третью позвонил Сереге в Конаково и уговорился проведать армейского другана. К этому времени он успел приодеться и обзавестись новой подружкой вместо убывших замуж; вот с этой новой подружкой, Светкой, с которой дальше поцелуев дело пока не шло, он и отправился в Конаково. Поездка вышла во всех отношениях замечательной. Серега жил, можно сказать, в сосновом бору, в собственном двухэтажном доме со всеми удобствами — при доме были гараж, баня и эллинг на берегу белой, пустынной Волги, а в самом доме замечательно горел камин, на столике перед камином замечательно поблескивали бутылки с иностранными этикетками и басовито, внушительно лаяла косматая кавказская овчарка Шельма, которую с приходом гостей заволокли на второй этаж. Салаты, приготовленные Серегой, были до того свежи, остры, вкусны и необыкновенны, а сам он, смущенный нежданной Светкой, так суетился и волновался, что разговор долго не клеился — Игорь тоже ощущал неловкость, словно им с Серегой приходилось знакомиться заново. Гости ели, пили, приглядывались и восхищались; хозяин, топивший баню, каждые пятнадцать минут убегал подбросить дровишек, потом возвращался и начинал смущаться по новой. Кроме них и Шельмы, в доме не было никого: про родителей Серега сказал, что живет с отцом, тот работает и вернется не скоро. Потом грянула царская деревенская баня, легкая, душистая, с березовым настоем и купанием в проруби, с холодным пивком в предбаннике, где они возлежали и восседали в простынях, как патриции, а до этого Серега вошел в парилку голый и неестественно рассмеялся, увидев сидящую на полке парочку: Светка в трусиках и бюстгальтере, Игорь в плавках, все чин чинарем.— Вы с ума сошли, братцы, — заявил он, нахально улыбаясь Игорю. — Как хотите, конечно, но из